![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
luz_das_estrelasОт естественных наук перейдем к гуманитарным.
Гуманитарная или «мягкая» НФ (называемая так в противовес «твердой» естественнонаучной) имеет не менее прочные корни в культуре. Еще в античности появились первые прообразы гуманитарной НФ — утопии, примерами которых можно считать произведения Платона. Стоит сказать и о том, что граница между гуманитарной НФ и фэнтези не столь резка — достаточно вспомнить с одной стороны «Мир Роканнона» Урсулы, в котором научная атрибутика вплетена в повествование с типично фэнтезийными образами, а с другой — «Сильмариллион», в котором детально воссоздана система языков и грамматики мира. Конечно, набор фантастических гипотез, имеющих корни в гуманитарных науках, чрезвычайно широк. Поэтому мы решимся охарактеризовать только некоторые типичные направления. Так, экономические, юридические и социологические допущения, грани между которыми практически стерты, лежат в основе многочисленных утопий, а чаще антиутопий, примеров которых множество (их больше, чем положительных утопий, по простой причине — рисуя положительную общественную тенденцию, надо прорабатывать детали, чтобы она была работоспособной, а рисуя отрицательную общественную тенденцию, достаточно просто показать ее отвратительность).
Самый ходовой тип антиутопий описывает стремление втиснуть все и вся в неестественные жесткие рамки, приводящие к тому, что даже к повседневному поведению людей предъявляются противоестественные требования. Примеров антиутопий этого типа много, это и «Дивный новый мир», в котором люди производятся как машины, причем их место в обществе предопределено с момента рождения, это и мрачнейшие «Мы» Замятина, в котором тенденция «Дивного нового мира» доведена до крайности, так что у людей нет даже имен, только номера, и «1984» Оруэлла, в котором показано общество, построенное на лжи и манипуляциях. Из более изысканных примеров фантастики на эту тему можно упомянуть «Железный стандарт» Каттнера — НФ рассказ со странным экономическим допущением (денежным стандартом планеты было не золото или серебро, а железо), к которому добавлено типичное допущение антиутопий — в жесткие рамки втиснут любой труд, так что даже попрошайки должны быть членами специальной корпорации (и платить членские взносы). Конечно, широко известным примером антиутопии является «451 по Фаренгейту» Брэдбери, а элементы антиутопии являются основой «Детей синего фламинго» Крапивина, а также некоторых его же книг из серии о Великом Кристалле, где все жители обязаны иметь имплантированные индексы, а правосудие осуществляется с помощью «лотереи смерти», как в повести «Гуси-гуси, га-га-га…», при которой человеку за любое преступление назначается возможность смертной казни, выпадающей по жребию, с определенной вероятностью, разной за разные преступления. Впрочем, примеров такой литературы много больше, а на тему исследования разнообразных антиутопий этого типа написано очень много критики и публицистики, и нет смысла ее здесь повторять.
Другой тип антиутопий описывает общество, в котором люди деградировали в такой мере, что утратили мотивацию к труду и стремятся лишь к удовольствиям, и чем дальше, тем более извращенным. Классическим примером реализации этой темы, помимо заключительной части «Машины времени» Уэллса, являются «Хищные вещи века» Стругацких, а также «Танцоры на краю времени» Моркока. Отчасти сюда относится и город Симмурад из "Владыки смерти" Танит Ли, где выписано общество, в котором у людей есть все удовольствия, устранены все угрозы... и их жизнь оказывается совершенно бессмысленной. Этот пример подтверждает достаточную условность границы между "мягкой" НФ и фэнтези.
Историческим допущениям нет числа — на них построен весь жанр альтернативной истории, это мысленный эксперимент «что было бы, если исторические события пошли иначе?». Примеров очень много — от «Гравилета «Цесаревич»» Рыбакова до «Ура туннелю под Атлантикой» Гаррисона, и конечно, нельзя не сказать про одну из первых попыток в этом жанре — «Да не опустится тьма» Спрэг де Кампа («Янки при дворе короля Артура» Марка Твена — скорее фантастика-прием, являющая сатиру на увлечение историческими романами, хотя в ней и используется типичный для альтернативной истории мотив «попаданца», персонажа из нашего времени, попавшего в прошлое со своими знаниями и опытом; отчасти этот мотив реализован и в романе «Трудно быть богом», где, в отличие от альтернативной истории, однако, действия происходят не на Земле). Впрочем, стоит сказать, что во многих попытках в этом жанре (а попыток, особенно на любительском уровне, сейчас чрезвычайно много) решающим аргументом оказывается не столько историческая аргументация, которая подчас работает по принципу «апельсинчика» — т.е. точкой развилки истории оказывается совершенно случайное событие, впрочем, похожий мотив предлагал и Гуревич в «Еслиаде» (собственно, альтернативный сценарий развития событий и вводится либо через допущение «апельсинчика», либо через допущение «попаданца»), сколько художественная убедительность, а фактически, просто то, нравится ли соответствующая книга читателю.
Что касается лингвистических допущений, то один из главных лингвистических мотивов состоит в роли языка — а именно, в том, что разные языки не эквивалентны, и выражение, совершенно компактное на одном языке, может быть очень громоздким на другом, или, скажем, выражение, имеющее целую палитру смыслов на одном языке, теряет множество смыслов при переводе на другой язык. Предельная форма этого допущения представлена в романе С. Делани «Вавилон-17». Собственно, Вавилон-17 — название языка, на котором можно сказать гораздо больше, чем на обычных земных языках, поэтому немудрено, что земляне терпели поражения в противоборстве со своими противниками, использовавшими этот язык. И способ справиться с проблемой, найденный героями романа, состоял в том, чтобы разработать еще более емкий язык. Другие интересные лингвистические допущения, иллюстрирующие богатство языка, продемонстрированы в культурах разных народов, сильно отличающихся о обычных — например, в «Левой руке тьмы», где царит долгая зима, существует множество разных слов для названия разных видов снега. И конечно, говоря о лингвистических допущениях, невозможно не сказать о разных языках, придуманных авторами книг, причем придуманных в такой мере, что их можно использовать для общения и написания текстов — от эльфийских до клингонского.
Культурологические допущения — это попытки смоделировать культуру разных народов, отличающуюся от человеческой, причем в основе лежат разные допущения — это вопрос и о том, какая культура возникла бы на планете, где у жителей нет постоянного пола («Левая рука тьмы»), и о том, какую культуру создал бы народ без естественных ограничений на длительность жизни («Сильмариллион»). В принципе именно культурологические допущения лежат в основе практически всей НФ Урсулы, где воссоздана культура и этика разных народов. А также, конечно, это и попытки смоделировать культуру человеческих обществ, отличающихся от обычных — одним из самых ярких примеров является серия Маккеффри о всадниках драконов Перна (ведь у всадников нет аналогов в средневековых обществах, хотя они и кажутся похожими на рыцарей). Можно вспомнить и «Золотой ключ» Кейт Эллиотт с соавторами, в котором описано общество, где ключевую роль, даже большую, чем литература, играют художники и живопись.
И наконец, имеет смысл обсудить психологические допущения, то есть допущения психики, отличающейся от человеческой. Самый изящный пример — «Экспедиция в иномир» Снегова, где выведены существа с не-аристотелевым мышлением, то есть их психология устроена так, что для них ответы на вопросы не исчерпываются обычными «да» и «нет», а на каждый вопрос дается много разных ответов, из которых один правильный, так как мир размыт, и все постоянно меняется. Другой интересный пример — Синги из «Города иллюзий» Урсулы, странные существа, которые способны контролировать свои мысли до такой степени, что с помощью этого они способны ко лжи в отличие от всех других народов. И конечно же, очень популярным психологическим допущением является допущение таких возможностей психики, как телепатия (общение с помощью прямой передачи мыслей) и телекинез (транспортировка предметов при помощи силы мысли). Например, именно на этих допущениях построены книги Маккеффри — с помощью телепатии всадники общаются с драконами, а телекинез используют Таланты из одноименной серии для транспортировки предметов в космосе. Существуют и более мрачные психологические допущения, например, те, в которых степень разумности человека пытаются определить инопланетные существа, проводя с человеком психологические эксперименты, которые люди проводят с животными, и вывод чаще всего оказывается неутешительным для людей (самый известный пример — «Теория обучения» Макконнелла, которая, похоже, повлияла на авторов страшилок конца 1980-х годов, утверждавших, что человечество — объект эксперимента инопланетян, которых якобы не устроил результат, одна из таких страшилок публиковалась даже в журнале «Трезвость и культура»). К психологическим же допущениям можно отнести и ключевой мотив «Гравилета «Цесаревич»» — идею того, что агрессия и злоба не присущи человеку по природе, а порождаются неким противоестественным отклонением, происходящим извне человека, и, конечно же, «Альтруизин» Лема — смешной рассказ о придуманном препарате, вызывавшем сильнейшую эмпатию, и который по замыслу должен был способствовать достижению всеобщего согласия, но получалось совсем не то, а также и знаменитый рассказ Урсулы «Те, кто уходит из Омеласа» — мысленный эксперимент на тему «что было бы, если бы все неудачи и беды, предназначенные целому сообществу, выпадали всего одному человеку»…
Впрочем, конечно же, список возможных путей по введению новых допущений гораздо шире.
Гуманитарная или «мягкая» НФ (называемая так в противовес «твердой» естественнонаучной) имеет не менее прочные корни в культуре. Еще в античности появились первые прообразы гуманитарной НФ — утопии, примерами которых можно считать произведения Платона. Стоит сказать и о том, что граница между гуманитарной НФ и фэнтези не столь резка — достаточно вспомнить с одной стороны «Мир Роканнона» Урсулы, в котором научная атрибутика вплетена в повествование с типично фэнтезийными образами, а с другой — «Сильмариллион», в котором детально воссоздана система языков и грамматики мира. Конечно, набор фантастических гипотез, имеющих корни в гуманитарных науках, чрезвычайно широк. Поэтому мы решимся охарактеризовать только некоторые типичные направления. Так, экономические, юридические и социологические допущения, грани между которыми практически стерты, лежат в основе многочисленных утопий, а чаще антиутопий, примеров которых множество (их больше, чем положительных утопий, по простой причине — рисуя положительную общественную тенденцию, надо прорабатывать детали, чтобы она была работоспособной, а рисуя отрицательную общественную тенденцию, достаточно просто показать ее отвратительность).
Самый ходовой тип антиутопий описывает стремление втиснуть все и вся в неестественные жесткие рамки, приводящие к тому, что даже к повседневному поведению людей предъявляются противоестественные требования. Примеров антиутопий этого типа много, это и «Дивный новый мир», в котором люди производятся как машины, причем их место в обществе предопределено с момента рождения, это и мрачнейшие «Мы» Замятина, в котором тенденция «Дивного нового мира» доведена до крайности, так что у людей нет даже имен, только номера, и «1984» Оруэлла, в котором показано общество, построенное на лжи и манипуляциях. Из более изысканных примеров фантастики на эту тему можно упомянуть «Железный стандарт» Каттнера — НФ рассказ со странным экономическим допущением (денежным стандартом планеты было не золото или серебро, а железо), к которому добавлено типичное допущение антиутопий — в жесткие рамки втиснут любой труд, так что даже попрошайки должны быть членами специальной корпорации (и платить членские взносы). Конечно, широко известным примером антиутопии является «451 по Фаренгейту» Брэдбери, а элементы антиутопии являются основой «Детей синего фламинго» Крапивина, а также некоторых его же книг из серии о Великом Кристалле, где все жители обязаны иметь имплантированные индексы, а правосудие осуществляется с помощью «лотереи смерти», как в повести «Гуси-гуси, га-га-га…», при которой человеку за любое преступление назначается возможность смертной казни, выпадающей по жребию, с определенной вероятностью, разной за разные преступления. Впрочем, примеров такой литературы много больше, а на тему исследования разнообразных антиутопий этого типа написано очень много критики и публицистики, и нет смысла ее здесь повторять.
Другой тип антиутопий описывает общество, в котором люди деградировали в такой мере, что утратили мотивацию к труду и стремятся лишь к удовольствиям, и чем дальше, тем более извращенным. Классическим примером реализации этой темы, помимо заключительной части «Машины времени» Уэллса, являются «Хищные вещи века» Стругацких, а также «Танцоры на краю времени» Моркока. Отчасти сюда относится и город Симмурад из "Владыки смерти" Танит Ли, где выписано общество, в котором у людей есть все удовольствия, устранены все угрозы... и их жизнь оказывается совершенно бессмысленной. Этот пример подтверждает достаточную условность границы между "мягкой" НФ и фэнтези.
Историческим допущениям нет числа — на них построен весь жанр альтернативной истории, это мысленный эксперимент «что было бы, если исторические события пошли иначе?». Примеров очень много — от «Гравилета «Цесаревич»» Рыбакова до «Ура туннелю под Атлантикой» Гаррисона, и конечно, нельзя не сказать про одну из первых попыток в этом жанре — «Да не опустится тьма» Спрэг де Кампа («Янки при дворе короля Артура» Марка Твена — скорее фантастика-прием, являющая сатиру на увлечение историческими романами, хотя в ней и используется типичный для альтернативной истории мотив «попаданца», персонажа из нашего времени, попавшего в прошлое со своими знаниями и опытом; отчасти этот мотив реализован и в романе «Трудно быть богом», где, в отличие от альтернативной истории, однако, действия происходят не на Земле). Впрочем, стоит сказать, что во многих попытках в этом жанре (а попыток, особенно на любительском уровне, сейчас чрезвычайно много) решающим аргументом оказывается не столько историческая аргументация, которая подчас работает по принципу «апельсинчика» — т.е. точкой развилки истории оказывается совершенно случайное событие, впрочем, похожий мотив предлагал и Гуревич в «Еслиаде» (собственно, альтернативный сценарий развития событий и вводится либо через допущение «апельсинчика», либо через допущение «попаданца»), сколько художественная убедительность, а фактически, просто то, нравится ли соответствующая книга читателю.
Что касается лингвистических допущений, то один из главных лингвистических мотивов состоит в роли языка — а именно, в том, что разные языки не эквивалентны, и выражение, совершенно компактное на одном языке, может быть очень громоздким на другом, или, скажем, выражение, имеющее целую палитру смыслов на одном языке, теряет множество смыслов при переводе на другой язык. Предельная форма этого допущения представлена в романе С. Делани «Вавилон-17». Собственно, Вавилон-17 — название языка, на котором можно сказать гораздо больше, чем на обычных земных языках, поэтому немудрено, что земляне терпели поражения в противоборстве со своими противниками, использовавшими этот язык. И способ справиться с проблемой, найденный героями романа, состоял в том, чтобы разработать еще более емкий язык. Другие интересные лингвистические допущения, иллюстрирующие богатство языка, продемонстрированы в культурах разных народов, сильно отличающихся о обычных — например, в «Левой руке тьмы», где царит долгая зима, существует множество разных слов для названия разных видов снега. И конечно, говоря о лингвистических допущениях, невозможно не сказать о разных языках, придуманных авторами книг, причем придуманных в такой мере, что их можно использовать для общения и написания текстов — от эльфийских до клингонского.
Культурологические допущения — это попытки смоделировать культуру разных народов, отличающуюся от человеческой, причем в основе лежат разные допущения — это вопрос и о том, какая культура возникла бы на планете, где у жителей нет постоянного пола («Левая рука тьмы»), и о том, какую культуру создал бы народ без естественных ограничений на длительность жизни («Сильмариллион»). В принципе именно культурологические допущения лежат в основе практически всей НФ Урсулы, где воссоздана культура и этика разных народов. А также, конечно, это и попытки смоделировать культуру человеческих обществ, отличающихся от обычных — одним из самых ярких примеров является серия Маккеффри о всадниках драконов Перна (ведь у всадников нет аналогов в средневековых обществах, хотя они и кажутся похожими на рыцарей). Можно вспомнить и «Золотой ключ» Кейт Эллиотт с соавторами, в котором описано общество, где ключевую роль, даже большую, чем литература, играют художники и живопись.
И наконец, имеет смысл обсудить психологические допущения, то есть допущения психики, отличающейся от человеческой. Самый изящный пример — «Экспедиция в иномир» Снегова, где выведены существа с не-аристотелевым мышлением, то есть их психология устроена так, что для них ответы на вопросы не исчерпываются обычными «да» и «нет», а на каждый вопрос дается много разных ответов, из которых один правильный, так как мир размыт, и все постоянно меняется. Другой интересный пример — Синги из «Города иллюзий» Урсулы, странные существа, которые способны контролировать свои мысли до такой степени, что с помощью этого они способны ко лжи в отличие от всех других народов. И конечно же, очень популярным психологическим допущением является допущение таких возможностей психики, как телепатия (общение с помощью прямой передачи мыслей) и телекинез (транспортировка предметов при помощи силы мысли). Например, именно на этих допущениях построены книги Маккеффри — с помощью телепатии всадники общаются с драконами, а телекинез используют Таланты из одноименной серии для транспортировки предметов в космосе. Существуют и более мрачные психологические допущения, например, те, в которых степень разумности человека пытаются определить инопланетные существа, проводя с человеком психологические эксперименты, которые люди проводят с животными, и вывод чаще всего оказывается неутешительным для людей (самый известный пример — «Теория обучения» Макконнелла, которая, похоже, повлияла на авторов страшилок конца 1980-х годов, утверждавших, что человечество — объект эксперимента инопланетян, которых якобы не устроил результат, одна из таких страшилок публиковалась даже в журнале «Трезвость и культура»). К психологическим же допущениям можно отнести и ключевой мотив «Гравилета «Цесаревич»» — идею того, что агрессия и злоба не присущи человеку по природе, а порождаются неким противоестественным отклонением, происходящим извне человека, и, конечно же, «Альтруизин» Лема — смешной рассказ о придуманном препарате, вызывавшем сильнейшую эмпатию, и который по замыслу должен был способствовать достижению всеобщего согласия, но получалось совсем не то, а также и знаменитый рассказ Урсулы «Те, кто уходит из Омеласа» — мысленный эксперимент на тему «что было бы, если бы все неудачи и беды, предназначенные целому сообществу, выпадали всего одному человеку»…
Впрочем, конечно же, список возможных путей по введению новых допущений гораздо шире.
